Гость

Саше было больно. Это была не физическая боль — таблетки, которые приносила медсестра из детского хосписа, делали свое дело. Болезнь, приковавшая его к постели, напоминала о себе иначе. Боль, мучившая сейчас, гнездилась где-то в области сердца, заставляя его сжиматься от недоумения и страха перед надвигающейся бедой, которой он, несмотря на свое недетское мужество, не мог противостоять. Он не мог поделиться этой болью с мамой, самым родным, бесконечно дорогим человеком, потому что знал: она заплачет и не сможет ничего сказать, а слез ее он вынести не мог и начинал плакать сам. Говорить с медсестрой из хосписа? Когда она только появилась у них в доме, он слишком верил, что она поможет ему, — и поэтому теперь не верил ей совсем.

Взгляд его скользнул по комнате и остановился на аккуратно составленных мамой в ряд учебниках за девятый класс. Приятели и учителя теперь редко навещали его, и любимые им когда-то книги пылились на полке никому не нужными. Одиночество сдавило сердце.

— Господи, — невольно вырвалось у мальчика слово, о значении которого он редко задумывался до сегодняшнего дня, — Господи, за что мне это?

И в этот миг — о, чудо! — комната наполнилась дивным светом и благоуханием. Он зажмурился, и даже так, с закрытыми глазами, увидел юношу, присевшего на край кровати.

— Кто ты? — спросил мальчик и открыл глаза.

— Вестник, — ответил юноша. — Твой Ангел-хранитель. Ежедневно пред очами Господа я держу ответ о тебе: о твоих поступках, мыслях, чувствах.

— Пред очами Господа? — переспросил мальчик. — Ты видишь Его каждый день?

— Да. Ты звал Его сейчас.

Саша кивнул, и сердце его сжалось от ужаса и величия происходящего.

Голгофа

...Ветер выл в переулках города, было сумрачно, и толпы возбужденных людей стекались к Голгофе. Им было уготовано властями обычное для того времени развлечение — казнь через распятие трех преступников. Самая большая толпа увлекала за собой из города трех людей с массивными деревянными столбами на плечах. Двое из них были грязны, страшны и в оковах, третьего Саша не успел рассмотреть, потому что внимание его привлек Путник, шедший также под стражей, но чуть поодаль от несших столбы. С того момента, как взгляд мальчика упал на этого Человека, все остальное для него словно перестало существовать.

Сашу впечатлила не крайняя изможденность, которая заставляла Путника ежеминутно останавливаться, не одежда, присохшая к кровавым ранам и причинявшая боль при каждом движении. Нет, нечто другое поразило его: некое неземное величие, некая нечеловеческая сила, которая была в этой вопиющей немощи. Эта самая сила как хлеб нужна была мальчику сейчас, на пике одиночества и отчаяния. Но еще более поразило Сашу иное. Казалось, никто из людей, сопровождавших Страдальца, не видел в Нем того, что искала и нашла в этом Человеке исстрадавшаяся душа ребенка. Напротив, над Ним подшучивали, Его толкали, били, на Него плевали, над Ним издевались, — язык, на котором говорили эти люди, был незнаком мальчику, но жесты были красноречивее слов.

Толпа тем временем выползла из города и растеклась вокруг невысокой горы, стоявшей чуть поодаль. Странная мгла стояла над местом казни, воздух был густ и напряжен, мальчику стало дурно, и лишь близость молчаливого спутника, златокудрого юноши с опущенными долу очами, поддерживала его ослабевшие силы. Они уже не могли видеть того, что происходило на горе, и Сашин взгляд рассеянно скользил по окружавшим его людям. Почти все были веселы и задорны, все готовились к празднику, и предстоящее зрелище являлось для них одним из предпраздничных увеселений. Лишь несколько женщин с заплаканными глазами заметил он в этой пестрой многоликой толпе.

Раздался отрывистый глухой стук — это к основанию крестов прибивали перекладины. Затем стук повторился, и тут же был заглушен пронзительными воплями и руганью. Женщины заголосили, на них прикрикнули, и над притихшей толпой медленно начали подниматься кресты с распятыми на них людьми.

У ребенка потемнело в глазах: там, на центральном, самом высоком кресте, он увидел Человека, ставшего ему бесконечно близким за несколько минут общей боли. Но потемнело и над местом казни. Казалось, солнце отвернуло лицо свое от происходящего, и лишь духовным зрением можно было различить, как открылись уста Мученика, и Он произнес несколько слов.

— Что Он сказал? — прошептал Саша, движимый желанием помочь этому Человеку.

— Он сказал: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят», — не поднимая глаз от земли, медленно произнес его спутник.

Сашино сердце сжалось от страшного предчувствия.

— Кто этот Человек? — произнес он наконец.

— Слово Божие, ставшее плотью. Истина. Твой Путь и твое Спасение. Царь неба и земли.

Юноша произносил слова, которые лишь усиливали боль от происходящего и ничего не объясняли.

— Я не понимаю, — сказал наконец мальчик.

— Это Бог, который стал Человеком для того, чтобы человек стал богом.

Саша недоумевал. Какой человек должен стать богом? Вот этот роскошно одетый римлянин, получающий сейчас по узаконенному правительством обычаю свою положенную порцию зрелищ? Или вон тот нищий самарянин в лохмотьях, грязный и отвратительный, даже сейчас, перед лицом свершающейся беды, за копеечку паясничающий перед толпой? Или он, Саша, истерзанный мучительной болезнью до последней степени отчаяния?

Царь? А где золотой престол, украшенный драгоценными каменьями, одежды из неведомых миру тканей, скипетр и держава в руках?

Он, Сам Господь, принимает сейчас самую позорную и мучительную из всех ведомых миру казней, нищий, израненный, оплеванный, презираемый и властями, и чернью?..

Саша молчал и плакал, так противоречило все, что он видел вокруг себя, тому, что творилось в его душе. Да, не Тот, неведомый, из молитвослова, «иже еси на небесех», которого он никогда не чувствовал и не понимал, — Этот, мучимый и страдающий, был Господом его израненной души, его истерзанного тела...

Вдруг коварная мысль как молния пронзила его. Глаза его вмиг высохли, взгляд стал жестким. Он вспомнил о своей беде и своей обиде.

— Но ведь Он — Бог? Значит, Он Сам захотел этой смерти?!

— И да, и нет, — ответил его спутник, пристально взглянув на мальчика. — Смотри.

Гефсимань

...Лунный свет заливал поляны и дорожки Гефсиманского сада. Было безлюдно и удивительно тихо, словно всё в природе замерло в ожидании грядущего. Тишина этой ночи была сродни сумрачности того страшного дня, который жил теперь в душе ребенка мучительной, невыразимой болью. Молчали листва и трава, молчали цикады, молчали четверо мужей, уединившихся в укромном уголке сада. В одном из них он узнал Того, о Ком только что плакал у Креста. Человек этот был жив, на Нем не было никаких видимых следов насилия, но тоска, глубокая, невыразимая тоска была в Его глазах. Руки бессильно повисли, на плечах, казалось, лежало нечто, что не по силам понести человеку. Он сказал несколько слов Своим склонившим головы спутникам, отошел в тень и рухнул ниц, словно под тяжестью сгибавшей Его ноши. Остальные в молчании опустились на траву.

Саша вопросительно взглянул на своего спутника.

— «Душа моя скорбит смертельно, побудьте здесь и бодрствуйте со Мной» — так Он сказал, — ответил юноша на этот взгляд.

Это было время молитвы. Часы ли, минуты, мгновения ли пролетали — этого никто не мог бы сказать. Молящийся то становился на колени, то вновь падал ниц на траву. Борьба, свершавшаяся в Нем, очевидно, была выше сил человеческих, напряжение этой молитвы было таково, что сопровождавшие, не в силах понести и малой части Его страданий, забылись дурным, тяжелым сном... И был пот Его, как капли крови, падающие на землю.

— Что, что с Ним происходит? — хотел спросить Саша, но не смог произнести ни слова.

— Он сейчас, будучи Человеком, готовится взять на Себя весь груз человеческой ненависти, всю тяжесть грехов человеческих, и прошедших времен, и будущих, чтобы добровольной мученической смертью открыть врата царства мертвых и освятить его Своим Божественным присутствием, — Саша услышал эти слова в сердце своем, хотя был уверен, что спутник его молчал.

До них доносились обрывки фраз, отдельные слова молитвы, и одна из них была услышана особенно явственно.

— «Господи, да минует Меня чаша сия, но не как Я хочу, а как Ты хочешь», — негромко повторил златокудрый юноша.

— «Господи, да минует Меня чаша сия, но не как Я хочу, а как Ты хочешь», — произнес вслед за ним мальчик и закрыл глаза.

— А что было потом? — не раскрывая глаз, спросил он.

— Потом было то, что ты уже видел, — ответил Ангел, — взятие под стражу, мучения и распятие.

— И Он умер? — в ужасе спросил мальчик, чувствуя, что если этот Человек умер, значит, Бог умер, и никакой другой бог ему не нужен, и значит, Бога нет.

— Да. Он умер телом и сошел в царство мертвых. Но смерть властна лишь над тем, кого растлил грех. Над Ним, не имеющим греха и преисполненным любви без меры, она не властна. Она не могла удержать Его. Он воскрес и вернулся в Свою Небесную обитель. Он проложил путь, которым каждый человек может вернуться к Своему Отцу, от которого ушел, как блудный сын, без благодарности и покаяния. Многие и многие уже прошли и еще идут этим путем, и близок уже чертог, в котором «ни слез, ни воздыхания, но жизнь вечная». И ты идешь этим путем, Саша.

«Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?» — раздались в ушах мальчика слова, слышанные им в последнюю пасхальную ночь с крыльца церкви.

И вдруг он все понял. Радость, ликующая радость преисполнила его сердце, и больше всего на свете захотелось ему поделиться этой радостью с самыми любимыми и близкими людьми: с мамой, сестренкой, учительницей математики, которая приходила к нему дольше, чем все остальные...

— И смерти больше нет? — спросил он, чтобы окончательно увериться в своем открытии.

— И смерти больше нет. Для тех, кто верует во Христа и идет Его крестным путем, — нет более смерти, — ответил юноша, с любовью взглянув на своего собеседника.

...Когда мать вошла в комнату, ей на мгновение показалось, что сына здесь нет. Потом, вглядевшись в его изменившиеся, просветленные черты лица, она поняла, что с ним что-то произошло. Она присела на край кровати, взяла его за руку, и они долго молчали.

— Мама... Мама, у нас есть Евангелие? — спросил наконец мальчик...

«К кому приходят ангелы?» Сборник рассказов. Сост. Ганаго Б. Н. – Минск, 2007.

	СЕМЕЙНЫЙ ДЕТСКИЙ ПРОЕКТ
ДСОТ «Радость моя»	2006-2012